Лунный вулканизм и "холодная война"

В ночь со 2 на 3 ноября 1958 года Николай Александрович Козырев, работая вместе с харьковским астрономом В. И. Езер-ским на рефлекторе Крымской обсерватории АН СССР, получил спектрограмму лунного кратера Альфонс, на которой была явственно видна размытость центрального пика, «Меня поразила его необычная яркость и белизна, — рассказывал Николай Александрович. — Я не отрывал глаз от визирной трубки и вдруг заметил, что яркость пика внезапно снизилась до обычной... Нам бесспорно удалось наблюдать взрыв, то есть настоящий вулканический процесс?»

Это открытие потрясло научный мир, давно уверовавший в полную безжизненность Луны. Не удивительно, что его признание растянулось на многие годы и лишь в сентябре 1969 года увенчалось вручением Козыреву диплома и золотой медали Международной академии астронавтики за «исключительно важные, — как сказано в дипломе, — спектральные наблюдения Луны, показывающие, что она все еще остается активной планетой».
Казалось бы, только «научное» предубеждение коллег-астрономов и было причиной многолетнего меприятия лунного вулканизма, далеко не изжитого, кстати, до сих пор. Однако недавняя статья историка науки Рональда Е. Доэля «Американская оценка лунных исследований в СССР в годы „холодной войны"» («ОЗИРИС», 2-я серия, 1992, № 7, стр. 238—264) проливает совершенно новый свет на события более чем 30-летней давности. Дело в том, что в ней использованы личные письма астрономов и рассекреченные документы, которые свидетельствуют об отнюдь не научной подоплеке формирования резко негативной атмосферы вокруг Н. А. Козырева и его открытия .

Главным действующим лицом в компании по дискредитации Николая Александровича был, как ни странно, крупнейший американский астроном, всемирно известный авторитет по Луне и вообще по планетному семейству Солнечной системы, директор Йеркс-Макдона-льдской обсерватории Джерард Петер Койпер (1905—1973). Этот человек претендовал на роль единственного и главного эксперта в США по советским «астрономическим» делам. К сему, правда, у него были некоторые предпосылки: родился он в Голландии, изучал астрономию в Лейденском университете, в годы войны следовал за войсками союзников в составе американской миссии с целью оценки научного уровня в освобождаемых странах. Словом, Койпер хорошо знал европейскую науку и европейских ученых, через которых надеялся получать интересующую его информацию о Советском Союзе.

Как известно, некоторое потепление в международных отношениях после войны быстро сменилось их охлаждением. Началась пресловутая «холодная война». Взаимная изоляция ученых противостоящих лагерей рождала взаимную же подозрительность. Политика властно вторгалась в науку. А запуск в СССР первого в мире искусственного спутника Земли 4 октября 1957 года вверг американцев в шоковое состояние. Администрация Эйзенхауэра лихорадочно подыскивала адекватную программу, призванную восстановить «космический» имидж Америки. В итоге она определила подходящую цель: покорение Луны! Об этом объявил 27 марта 1958 года министр обороны США Нейл Макэлрой. Отныне все доступные научные данные о нашем естественном спутнике обретали статус сведений государственной важности.

Койпер давно ратовал за специальное исследование нашего ночного светила. Еще в 1955 году он убедил Международный астрономический союз (МАС) поддержать его планы подготовки лунных атласов. Впоследствии ученый основал Лунно-планетную лабораторию в Аризонском университете, которую возглавлял до самой смерти. Койпер считал себя незыблемым авторитетом в селенологии и весьма ревниво оберегал его от любых посягательств, тем более что роль «лунного» правительственного эксперта гарантировала ему успешное продвижение собственных астрономических программ, а главное, сохраняла финансовое благополучие вверенной ему Йеркс-Мак дона ль декой обсерватории.

Если еще учесть непреклонную приверженность Койпера гипотезе безжизненной Луны, то становится понятным его яростное неприятие открытии Козырева, нави-
сающего как дамоклов меч не только над личной карьерой «лунного» эксперта, но и над всей американской «лунной» программой, совершенно не учитывавшей наличия хотя и очень слабой но чреватой опасностями прилун-ной газовой среды.
Койпер приступил к оценке сложившейся ситуации с большим размахом. 10 апреля 1959 года он вступил в сотрудничество с... Центральным разведывательным управлением США, предложив ему выполнить анализ текущих астрономических публикаций в СССР! Эта работа увенчалась оформлением двух секретных докладов, содержащих подробные сведения о советских астрономах, их количестве и научном уровне, об астрономических учреждениях, институтах и обсерваториях. В своей дальнейшей «разведывательной» деятельности Койпер, надо отдать ему должное, не обманывал советских коллег в политических целях, как его инструктировали, но в то же время не отказывался поставлять соответствующим инстанциям в США военную и даже стратегическую информацию, просачивавшуюся к нему из-за «железного занавеса». Для облегчения этой странной миссии Койпер призвал на помощь югославского астронома Лео Рандика, хорошо владевшего русским языком и объехавшего ранее многие советские астрономические учреждения.

Вся эта работа, по мысли Койпера, помогала ему представить общую картину развития науки и техники в СССР и оценить доподлинность достижений советских ученых, в том числе и «лунного» открытия Козырева. О Николае Александровиче Койпер слышал кое-что и раньше, хотя бы со слов коллеги по Йерксской обсерватории Субрамань-яна Чандрасекара, будущего нобелевского лауреата, навестившего Козырева в 1934 году в Пулково. Койпер и сам встречался накоротке с Николаем Александровичем в августе 1958 года на конференции Международного астрономического союза в Москве. Он показался американцу «нервным и надломленным человеком», и это впечатление бросило тень в глазах Койпера и на более ранние планетарные открытия Козырева. И еще один штрих, несомненно, углубил предубеждение американца — его раздражали козыревские идеи о физической природе времени.
Койпер жаждал получить подтверждение своим сомнениям от совет-. ских астрономов. Первым на просьбу высказать свои соображения об этом откликнулся профессор ЛГУ Кирилл Федорович Огородников. По его словам, советские планетологи в целом положительно восприняли «лунное» открытие Козырева. «Все согласились, — писал он, — что зарегистрирован особого рада выход газов из недр Луны». Это мнение поддержали В. В. Шаронов из ЛГУ, планетолог А. В. Марков и директор Пулковской обсерватории А. А. Михайлов.

Москвичка Алла Генри-ховна Масевич, высоко чтимая в астрономических кругах США, сообщила нечто иное: «Ни один из московских профессионалов не подтвердил козы-ревской интерпретации спектрограммы, и вообще все дело было истинно загадочным». Последние слова этой фразы и весь тон письма укрепили Койпера во мнении, что Козырев был «чужим» в советском ученом сообществе и его «терпели» только за тяжелое гулагcкое прошлое. Это умозаключение натолкнуло Койпера на еще более фантастическую версию. «Ученые, пострадавшие от коммунистического режима, — писал он в одном из своих писем, — исполняют своего рода комическую оперу для привлечения внимания к собственной персоне... Мы сделаем большую ошибку, если будем всерьез принимать эту ментальную акробатику». Нобелевский лауреат Гарольд Юри, известный американский селенолог, назвал такую линию поведения Койпера «скандальной»...
В конце 1959 года Йерксскую обсерваторию посетил один из руководителей советской лунной программы московский геофизик Валерьян Иванович Красовский, Койпер пригласил гостя к себе домой, где коллеги проговорили допоздна. Беседуя в основном о подлинности снимков обратной стороны Луны, сделанных советской станцией «Лу-на-3» (которые Койпер считал «грубой интерполяцией краевых участков видимого диска»!), не обошли и личность Козырева. Увы, наш соотечественник назвал Николая Александровича человеком «неустойчивым», а знаменитую спектрограм-
му — «дефектной» (?). Койпер для верности переспросил собеседника, ибо разговор шел через переводчика, но тот повторил сказанное, чем вызвал восторг у американца. Почти год в своих выступлениях Койпер ссылался на впечатления об этой удивительной встрече.

Несмотря на крутые виражи «холодной войны» — вспомним хотя бы историю с самолетом-разведчиком «У-2» Гарри Пауэрса, сорвавшую важную встречу Н. Хрущева и Д. Эйзенхауэра, — международные контакты ученых расширялись. Показателем этого послужила подготовка заседания Лунной комиссии Международного астрономического союза в Ленинграде, намеченного на декабрь 1960 года. Инициатор этого мероприятия Александр Александрович Михайлов, директор Пулковской обсерватории, пригласил в числе шести членов программного комитета и Дже-рарда Койпера.
В этом своем качестве Койпер проявил занятную инициативу — решил подсократить американскую делегацию за счет «нежелательных» участников, подобных Динсмору Аль-теру, директору Гриф-фитской обсерватории, признавшему открытие Козырева. Однако резкий протест Зденека Копала, ближайшего сотрудника Гарольда Юри, кстати самого непреклонного сторонника Козырева в США, возымел действие— в Ленинград поехали все заинтересованные американские специалисты.
Незадолго до форума Койпер отправил письмо А. А. Михайлову с просьбой воспрепятствовать развертыванию дискуссии по лунному вулканизму «ввиду участившихся любительских сообщений о неизвестных переменных явлениях на Луне». В этом же письме содержалась претензия к квалификации пулковских астрономов, «не сумевших решить проблему козыревского спектра». Не получив ответа на свое сердитое письмо, американец утвердился в «слабости» пулковской астрономии.

Вследствие этого Койпер не ждал от ленинградской встречи каких-либо сюрпризов. И действительно, в первые два дня работы никто ни разу не обмолвился о лунном вулканизме. Но на заседании 8 декабря 1960 года прозвучали два доклада по козыревскому открытию. Первым выступил сам Николай Александрович, изложивший уже известные Койперу доводы в пользу достоверности своего наблюдения. Второй доклад содержал результаты исследования козыревского спектра ленинградскими астрономами А. А. Калиняк и Л. А. Камёнко. Они подвергли снимок микрофотометрическому анализу и сделали вывод, что спектр действительно подтверждает газовую эмиссию, но он может соответствовать холодным газам (возможно, дискретному газовому облаку). Это толкование вполне совмещалось с представлением о «мертвой» Луне и потому резко смягчило позицию Койпера. По крайней мере, он пожелал сам изучить спектр через сильное увеличительное стекло и, убедившись я его подлинности, нашел в себе мужество признать это публично.
На прощальном банкете Койпер провозгласил тост за козыревское открытие и заявил, что «американцы увезут домой глубокие впечатления о единстве нашей цивилизации и о долге ученых сберечь ее для будущих поколений». Столь высокопарное выступление все же не помешало ему «поделиться» своими ленинградскими наблюдениями с соответствующими инстанциями на родине. В очередном секретном отчете для ЦРУ Койпер писал о «свирепой конкуренции и профессиональном соперничестве в среде советских ученых всех рангов». Такое соперничество, как заметил американец, существовало между Козыревым и Масевич и этот же фактор, по-видимому, определил негативную позицию Валерьяна Красовского. «Он лгал мне о Козыреве у меня дома, — гневно писал Койпер, — ибо я убедился в подлинности спектра».

Несомненно, те американцы, которые сочувствовали Козыреву, могли быть удовлетворены переменой позиции Койпера. В их числе был его предшественник на посту директора Йеркс-Макддональдской обсерватории, выдающийся астрофизик Отто Струве (1897-1963). Этот человек, сам искусный спектроскопист, при первой же возможности проверил отпечаток спектра Козырева и сразу признал его безусловно подлинным. Удивительно что в данном случае сторону пулковского астронома Козырева встал потомок, а точнее говоря — правнук основателя и первого директора Пулковской обсерватории Василия Яковлевича Струве! Отто Струве закончил Харьковский университет и покинул Россию в 1920 году. Но он остался приверженцем советской астрономии и с 1947 года исполнял обязанности редактора бюллетеня с аннотациями статей советских астрономов. В разгар спора относительно открытия Козырева Струве сообщил Койперу, что 50-дюймовый рефлектор Крымской обсерватории АН СССР был в свое время вывезен из Берлин-Бабельсбергской обсерватории в компенсацию разрушенного нацистами главного телескопа Семеизской обсерватории и являлся крупнейшим в СССР. Но главное, его спектрограф отличался исключительно высоким качеством, обусловленным мастерством изготовителя — немецкого астронома Пауля Гутника. Но эти доводы не были услышаны Койпером, продолжавшим настаивать на «фальсификации» спектра или «ошибке» прибора... Своеобразная драма Джерарда Койпера, принужденного в итоге сознаться в бесплодности многолетнего своего упорства, отразила в себе противоречия тяжелых лет «холодной войны». И, как всегда бывало в истории, жертвами становились подвижники своего дела, далекие от весьма неблагих побуждений оппонентов.

Геннадий Лисов