Точка зрения - Екатерина II

В конце 1761 года после смерти Елизаветы Петровны на российский престол взошёл Пётр III, испытывавший большую симпатию к лифляндскому и эстляндскому дворянству. Возможно, если бы его правление продлилось дольше, привилегии балтийским провинциям были бы расширены. Но известие о его свержении и воцарении Екатерины II было в Прибалтике воспринято отрицательно и разбило все надежды. Неприятное впечатление произвело то, что в день переворота, 28 июня 1762-го, Екатерина приказала послать генерал-губернатору Георгу фон Бровне в Ригу письмо с предписанием организовать сопротивление Петру III, если переворот затянется, В случае появления в Лифляндии свергнутого императора его нужно было срочно арестовать и мёртвым или живым отправить в Петербург. Опасения Екатерины, что Пётр III мог бы найти в Прибалтике поддержку, имели некоторые основания. Фельдмаршал Бурхард Миних предлагал императору в ночь на 29 июня бежать в Ревель. Пётр III не решился последовать этому совету в момент переворота он в целом вёл себя бесхарактерно и малодушно). Но сама направленность мыслей Миниха показательна.
   
Несомненно, что эти подозрения были использованы для организации интриги для ослабления положения прибалтийских провинций. Под влиянием антибалтийских настороений находился генеральный прокурор Александр Глебов. Но желание творить "всеобщие милости", тем не менее, для императрицы оказалось сильнее. 19 декабря 1762 года она подтвердила привилегии с формулировкой: "Как сказано в акте капитуляции от 30 сентября 1710 года и как мои предшественники на основании этого акта подтверждали".
   
Как Екатерина говорила позднее, в первый год своего правления она просто не представляла себе масштабов прибалтийских привилегий. Они препятствовали торговой политике императрицы. Порядок налогообложения в Эстляндии и Лифляндии отличался от остальных областей империи и не позволял выделять средства на размещение войск на прибалтийских территориях. Кроме того, привилегии балтийского дворянства возбуждали зависть русской знати, интересы которой Екатерина должна была учитывать, поскольку опора её трона ещё не была прочной. Несомненно, привилегии Прибалтики противоречили стремлению императрицы к абсолютистской власти, просветительскому идеалу, при котором на первом месте находится правовой порядок в государстве в целом, без учёта национальных, религиозных или географических особенностей.
   
Екатерина стремилась к преобразованию сословий России по европейской модели. Прибалтика, где сословное общество существовало уже несколько столетий, потенциально могла стать образцом для реформ. В то же время особый статус остзейских земель противоречил общему курсу императрицы на унификацию государственного устройства. Хотя Екатерина формально подтвердила дворянству и городам прежние права, она планировала в Прибалтике масштабные реформы. Программа этих мероприятий проглядывает в указаниях императрицы новому генеральному прокурору Вяземскому в 1764 году: "Сии провинции надлежит легчайшими способами привести к тому, чтобы они обрусели и перестали бы глядеть, как волки в лесу" (здесь обыгрывалась известная пословица: "Сколько волка не корми, он все в лес смотрит").
   
Уложенная комиссия 1767 года вызвала у прибалтийского населения смешанные чувства. Всё указывало на то, что разработанный комиссией основной закон (причём, при участии самих же остзейских депутатов) будет распространён и на Прибалтику – а что тогда останется от заветных привилегий? Екатерина говорила депутату от Лифляндии барону Иоанну Адольфу: "У вас есть немецкие, польские и шведские законы, и поэтому вы не можете отрицать, что ваши судьи вертят законами, как хотят, в каждом случае обращаясь к желаемому для них; но они должны получить те законы, которые отчётливы и чисты, и каждый этим будет доволен, и такие улучшенные законы возможно сочинить, и я надеюсь, что никто не будет чинить для этого препятствий".
   
Первые проблемы проявились уже в декабре 1766 года, они были связаны с порядком выборов прибалтийских депутатов Уложенной комиссии – опубликованное положение совершенно не учитывало региональные особенности. Предполагалось выдвигать от каждого округа предводителя дворянства и от каждого города – бургомистра. Это было понятно для большинства российских регионов, где были слабы традиции самоуправления. Но этот порядок не подходил к уже имеющимся структурам самоуправления дворянства и городов в Прибалтике, Хотя регламент выборов и предусматривал право голоса для каждого домовладельца, но только в мечтах можно было и представить, чтобы в каждом эстонском, латышском или русском "горожанине" видели бы "гражданина", носителя гражданских прав.
   
Согласно регламенту, каждый депутат получал инструкции с пожеланиями и предложениями избирателей. Все наказы прибалтийским депутатам ходатайствовали о сохранении прежних законов и привилегий. Только наказ депутатам Дерпта содержал некоторую критику местных судов, но всё равно настаивал на неизменности существующего положения.
   
Уложенная комиссия начала работу 30 июля 1767 года. От прибалтийских провинций в ней участвовало 14 депутатов – 2,5 процента от списочного состава. У них не было практически никакой возможности влиять на общие решения. Они были включены в состав 16 внутренних комиссий по разработке законов, но составляли там десятую часть. Так как рабочий язык был русским, немецкоговорящие балтийские депутаты наталкивались на большие проблемы: они не всегда понимали, о чём идёт речь, и не поспевали за событиями. Депутат от Дерпта, известный литератор Фридрих Конрад Гадебуш, вообще не знал русского языка. Он не смог даже по бумажке зачитать написанную по-русски присягу.
   
После того, как проект прав дворянства, составленный Уложенной комиссией, ни словом не упоминал ни о каких балтийских привилегиях, три прибалтийских депутата выступили с петицией. Они просили председателя Бибикова, чтобы вопрос о сохранении правовых привилегий балтийских провинций был поставлен на повестку дня. 20 ноября 1767 года началось обсуждение проблемы. Чтобы избежать возможного спора о содержании привилегий, прибалтийские депутаты заявляли протест – мол, Уложенная комиссия не имеет никакого права обсуждать привилегии, собственною рукой пожалованные самой императрицей. Бибиков отказался принимать протест и утверждал, что государыня велела пересматривать все законы, и правовые привилегии Эстляндии и Лифляндии вовсе не являются исключением. Поскольку большая часть привилегий была составлена на нижненемецком языке, другая – на латыни, русские депутаты не понимали практически ничего. Поэтому они не вникали в содержание документов, но ставили под вопрос существование привилегий в принципе.
   
Обсуждение открыл 22 ноября дворянин Никифор Толмачёв. Он утверждал, что отличие прибалтийских законов от российских является нарушением, а все народы России должны подчиняться общеимперским законам. В дальнейшем шесть русских депутатов единодушно поддержали точку зрения Толмачёва: в присоединённых провинциях должны соблюдаться те же законы, как и в остальной империи. Капитуляция, к которой принудили силой оружия, не является привилегией побеждённого, но достоинством победителя.
   
Депутат из города Романова, Егор Демидов, вообще ставил под сомнение подлинность лифляндских привилегий, при этом ссылаясь на Михаила Васильевича Ломоносова и исторические изыскания Вольтера. Дворянин Пётр Есипов из Казани жаловался: "Это подаст повод думать, что победители остаются в небрежении, а благоденствуют побеждённые; найдутся, конечно, и такие, которые подумают, что в таком случае полезнее быть побеждённым, чем победителем. И ежели кто, сверх всякого чаяния, при нынешнем столь полезном установлении новых законов, пожелает остаться при старых законах, то он, как ищущий себе, а не обществу пользы, нарушит должность честного гражданина в отношении своих собратьев. Сверх того, весьма странно слышать, что Лифляндия и Эстляндия, так давно покорённые под российскую державу, судятся и поныне чужими правами, установленными от государей, которые до них никакого дела не имеют".
   
Екатерина могла бы повлиять на позицию депутатов. Она предлагала генеральному прокурору Вяземскому рассмотреть ряд тезисов по вопросу о балтийских привилегиях и представить их для рассмотрения общему собранию. Императрица хотела устранить сам балтийский вопрос из работы Уложенной комиссии. Вопрос о прибалтийских привилегиях угрожал самой идее составления всеобщего свода законов, что, собственно, и было целью созыва комиссии. Поэтому прибалтийские депутаты так и не получили долгожданной поддержки от императрицы. Екатерина объявила: "Вы – подданные Российского государства, и я не являюсь императрицей Лифляндии, но императрицей всей России".
   
Балтийский вопрос в комиссии более не обсуждался. Под предлогом начала войны с Турцией осенью 1768 года Екатерина ее распустила. Поэтому вопрос, сохранились бы или нет балтийские привилегии в случае составления общего свода законов, остался открытым. Но шансы на их оставление были невелики. Екатерина писала генеральному прокурору Вяземскому: "Однако невозможно считать, чтобы лифляндские законы лучше были, нежели наши будут, тому статься нельзя; ибо наши правила само человеколюбие писало, а они правила показать не могут, и сверх того иные их узаконения наполнены невежеством и варварством".
   
Отметим, что в прибалтийском обществе имелись сторонники екатерининской политики. Достаточно упомянуть барона Карла Фридриха Шульца из Ашерадена, известного лифляндского пастора Иоганна Георга Айзена или камералиста из Риги Андреаса Гоффмана. Решающее предварительное условие для проведения реформ состояло в обеспечении сильной центральной власти, которая должна была сломить оппозицию прибалтийского рыцарства. Давление Екатерины на Лифляндию и Эстляндию в 1760-е годы было ещё осторожным, пока же императрица пыталась использовать в Прибалтике шведские законы, которые усиливали позицию центрального правительства, но при этом не противоречили разрешённым привилегиям.
   
До начала 1780-х годов положение прибалтийских провинций оставалось без изменений. Только в 1783-м в Лифляндии и Эстляндии было введено прямое российское правление. Последующие тринадцать лет прибалтийской истории известны как период наместников (1783-1796). Эта политика не встречала никакого сопротивления. "Я преодолела горы, и никто не поверит, что меня остановят холмы", – сказала Екатерина в этой связи.